И Светослов ему сказал:
— Ты, горемычный воевода, вот что делай: бери быстрее воинов своих с конями, убежавшими от вас, и быстро-быстро уходите из этих мест, иначе вы не доживёте и до завтрашнего дня. И видит Бог, мне нынче не до шуток. Ты понял всё, о, воевода?
— Да, да. Я понял всё. Мы все уходим, — испуганно ответил ошалевший воевода.
И Светослов добавил:
— И передай хозяевам своим, чтоб впредь на наши земли не смотрели.
И воевода поспешил собрать всех воинов своих, которые всё ещё пребывали в шоке, чтоб поскорей убраться восвояси — подальше от непредсказуемых, опасных Ведов. Вскоре все иноземцы покинули пределы поля, а затем — и земли ведруссов…
И стало всё, как прежде. И поле Света вновь огласили песнопенья Ведов, продолживших свой праздник. Немного погодя, Светослов увидел Ведамиру — она стояла с краю поля и что-то тихо напевала, скорее, подпевала в лад ведруссам, запевшим гимн любви. Светослов подошёл к своей любимой и руку взял её в свою ладонь. Он посмотрел в её глаза, сиявшие, как прежде, любовью нерушимой, и произнёс:
— Я думаю, что мы теперь должны родить и дочь.
— Да, мой любимый; дочь у нас родится — прекрасная ведрусса…
И они обнялись.
Песнопение Ведов усилилось, и поток этой всеутоляющей радости вздымался всё выше и ширился, поя это великое пространство неистребимой силой Любви…
…Прошло полвека. Светослов и Ведамира всё так же были молоды, сильны — не старило их время в родном пространстве силы и любви, лишь волосы у них посеребрились, посветлели, а может — выгорели от солнца, что так сияло ярко в их счастливом мире. Они уже имели и внуков, и правнуков. Однажды все они решили собраться вместе в родном саду у Светослова с Ведамирой и радостью пространство всё наполнить. Здесь были и Свамияр с Ладой, и Силовер со Звентаной, и взрослый Мирослав со своей супругой и уже взрослыми детьми и внуками, и Родосвет со своей семьёй. Свамияр со Светословом играли на гуслях, а Лада и Ведамира запевали, затем все пели хором и, когда энергия радости их переполнила, все они отдохновенно сели в тени деревьев сада и продолжили свой праздник в разговорах, сопровождавших их ненавязчивое пиршество с плодами и фруктовыми напитками.
Весёлый седовласый Свамияр, огладив бороду густую, на сына Светослова посмотрел и произнёс:
— Да, ты на гуслях так играешь, что мне теперь учиться надо.
Он рассмеялся.
Светослов ответил:
— Когда бы мне ты не творил запевки в те времена, что память нашу греют, — я б не познал такого мастерства. Мы здесь творим Единство, и запевка — всего лишь суть начала вещей Музыки, что создаёт мосты для наших поколений.
— Ты просто гениален, сын мой светоносный, Светослов. Всегда я верил в твой талант и нерушимость духа. Ты волею своей непостижим и духом несгибаем. Да, это счастье — вот оно! — продолжил вдохновенно Свамияр.
Он взор свой обратил на всех родных людей, что здесь в саду сидели. Блеснули слёзы радости в глазах у Свамияра. Он незаметно их смахнул, как будто повернувшись за плодами.
А Светослов спокойно произнёс:
— Пусть в будущем придёт оно, вот это счастье, живую память пробудив дыханьем Образа, рождённого в Любви…
Когда он это говорил, камень на его челе вдруг воссиял. Но никто за разговорами этого не заметил, и только Свамияр увидел это. Он приблизился к сыну и спросил:
— Ты что-то сделал только что? Я видел — камень твой сиял…
Светослов посмотрел на отца и ответил:
— Да. Послал я в будущее Силу, что может память пробудить и света образы восславить.
Свамияр задумался. Затем тихо сказал:
— Ты молодец, мой Светослов. Ты — гордость Рода. Вот только жаль мне, что пропал наш Яросвет… Уж столько лет его не видим мы, но чувство во мне такое, что он жив.
Он глянул на Светослова. Тот произнёс:
— Да, очевидно. Я тоже думаю, что Яросвет живой.
— Быть может, он ушёл искать иного счастья? Но в чём причина? Странно всё…
Свамияр задумался.
А Светослов ответил:
— Любви он не нашёл, как видно, в краю родном. Вот и пошёл искать её в других краях.
Они помолчали, думая каждый о своём; а затем присоединились к своим родным, что меж собою говорили.
И лишь одна под яблонькой сидела внучка Мирослава, сына Светослова, — Ладомила, девчушка лет шестнадцати с большими синими глазами и светлою косой. Она о чём-то думала своём, и взгляд её направлен был куда-то вдаль, в пространство. К ней подсела её бабушка, внимательно и чутко посмотрев на внучку. Она спросила тихо:
— Ты что-то затаила, Ладомила… Молчишь, как будто думку наполняешь неведомыми чувствами.
— Да я… Ну, просто я задумалась о личном, — ответила ей внучка.
— Ну, может, я смогу тебе помочь в твоих раздумьях?
Ладомила на бабушку свою взглянула своим небесным взором и вдруг заговорила:
— Бабуленька моя любимая, скажи: а если парень вдруг на девушку посмотрит с тайной силой, в которой он таит своё стремленье к ней… Ну, в общем, если хочет он создать с ней жизнь свою, соединившись вместе, то девушка должна ли отвечать ему таким же взглядом?
— Ну, если ей по нраву парень тот, тогда она, конечно, имеет право ему ответить, а потом — в согласии творить своё пространство двенадцать месяцев, до полной кульминации любви.
— А потом?
— Потом — Венчанье.
Ладомила вдруг ещё спросила:
— А если вдруг тот парень передумает и на другую девушку горячий взор свой обратит?
— Вот для того-то и даны двенадцать месяцев взаимного труда и испытания любви, — ответила бабушка, предвосхищая новые вопросы.